Мне 62 года, я на пенсии уже три года. Живем с мужем, дети выросли, разлетелись по городам. Внуки редко навещают — у всех своя жизнь, понимаю. Но одиночество — это не самое страшное, что может случиться в старости. Самое страшное — я увидела на днях в «Пятерочке». И до сих пор не могу прийти в себя.
Стояла в очереди в кассу, держа в руках пакет молока и хлеб. Впереди меня женщина лет восьмидесяти копалась в кошельке, пересчитывая мелочь. На улице градуса три тепла, ветер пронизывающий. А она в летних резиновых шлепанцах. На босу ногу.
Присмотрелась — выбирает между двумя банками самых дешевых шпрот. Берет одну, смотрит на ценник, качает головой, ставит обратно. Берет другую. И так несколько раз.
-
Бабуль, может, помочь чем? — не выдержала я.
Она вздрогнула, посмотрела на меня испуганно:
-
Нет-нет, спасибо. Я сама. Просто цены запутанные такие…
Голос дрожащий, руки трясутся. Я подошла ближе — и обомлела. В ее корзинке лежали одна банка консервов и буханка самого дешевого хлеба. Все. На 165 рублей.
Когда покупка хлеба — это событие
Я не из богатых, пенсия у меня небольшая, но живем с мужем, а это уже две пенсии. Хватает на жизнь — дом свой ипотеку выплатила еще в девяностых. Коммуналка небольшая. Можем себе позволить и мясо купить, и фрукты.
А тут женщина стоит, боится взять вторую банку консервов. В шлепанцах на морозе.
-
Бабушка, — говорю, — давайте я вам помогу продуктов набрать? У меня сегодня пенсию принесли, могу поделиться.
Она замахала руками:
-
Что вы, что вы! Меня на кассе не пропустят! Они знают, что у меня денег нет!
Я опешила. Не пропустят на кассе? О чем она?
-
Почему не пропустят? Я же оплачу.
-
Вы? — она посмотрела на меня недоверчиво. — Правда?
-
Правда-правда. Идемте, наберем продуктов нормальных.
Повела ее по магазину. Она шла за мной, как привязанная, боясь отстать. Кладу в корзину гречку — она вынимает. Кладу масло сливочное — снова вынимает.
-
Это дорого, не надо.
-
Бабуль, а что вам надо? Что дома совсем нет?
Она замолчала. Потом тихо сказала:
-
Ничего нет. Совсем ничего. Уже пять дней консервы ела, которые еще осенью покупала. Вчера последняя закончилась.
У меня внутри все сжалось. Пять дней на одних консервах. А до этого что?
История, от которой мороз по коже
Мы набрали корзину — макароны, крупы, консервы рыбные и мясные, масло, сахар, чай, печенье. Положила пару плиток шоколада — дешевых, но все же.
Надо было видеть ее глаза, когда она увидела шоколад. Такие глаза у детей бывают, когда им долгожданную игрушку дарят.
-
Я пять лет шоколада не ела, — прошептала она. — Забыла уже, какой он на вкус.
Пять лет. Пять лет женщина не могла позволить себе плитку шоколада за пятьдесят рублей.
По дороге к кассе она то отказывалась брать продукты, то благодарила, крестилась, то просила меня сказать на кассе, что я ее племянница
-
А то не пропустят нас, — повторяла она. — Знают меня уже. Каждый раз на кассе стою, мелочь пересчитываю, всех задерживаю. Один раз кассирша сказала: «Бабушка, если денег нет, зачем в магазин ходите?»
Я чуть не расплакалась прямо там, в очереди. Как так можно? Человек старый, одинокий, еле на ногах держится — а ей такое говорят.
На кассе все прошло нормально. Выложили продукты, я оплатила. Вышло 2800 рублей. По моим меркам — приличная сумма, половина недельного бюджета. Но я не пожалела ни копейки.
Что скрывалось за дверью квартиры
-
Бабуль, а где вы живете? Далеко отсюда? — спросила я, когда мы вышли из магазина.
-
На Профсоюзной улице, в новом доме. Только я не донесу столько, может, часть здесь оставим?
Я посмотрела на нее — хрупкая, согнутая, в этих злополучных шлепанцах. Три пакета продуктов она точно не дотащит.
-
Я вас довезу. У меня машина во дворе.
Она расплакалась. Прямо там, на улице. Стоит, слезы вытирает рукавом и твердит: «Спасибо вам, спасибо. Я сегодня утром молилась, чтобы Господь хоть сто рублей послал на еду. А он вас послал».
Довезла ее до дома. Высотка кирпичная, современная, с консьержем. Дом явно не из дешевых. Удивилась я.
-
Бабуль, а вы тут давно живете?
-
Года четыре. Когда пятиэтажку нашу снесли, дали эту квартиру. Двушку. Хорошая квартира, да только я в ней как в золотой клетке.
Помогла донести пакеты до квартиры на шестом этаже. Лифт работал, слава Богу. Зашли — и я обомлела.
Пустота. Голые стены. На полу картон постелен вместо ковра. На кухне вырваны все розетки, следы от плиты и холодильника.
-
Что случилось-то? — только и смогла спросить.
Она присела на единственный стул — старый, шаткий. Я села на перевернутую коробку.
Когда родные хуже чужих
-
Сын у меня был, — начала она тихо. — Умер восемь лет назад. Сердце. Пятьдесят три года всего было. После его смерти невестка с сестрой его пришли. Через неделю после похорон. Говорят: «Ты тут одна, зачем тебе столько всего? Мы заберем, на память о Вите».
И вынесли все. Холодильник, плиту, телевизор, стиральную машину. Ковры, посуду, даже постельное белье забрали. Оставили только кровать железную да этот стул.
Я молча слушала, не веря своим ушам.
-
Говорили, что продадут все это, а мне денег принесут. Не принесли. Больше я их не видела. Только сестра раз в полгода звонит, спрашивает: «Ты еще жива?» Услышит, что жива, материться начинает и трубку бросает. Ждет, когда я помру, чтобы квартиру забрать.
-
А внуки? Дети у невестки есть?
-
Внук есть. Двадцать восемь лет. Ни разу не приехал. Невестка ему, видать, сказала, что я плохая. Или просто тоже квартиру ждет.
Я посмотрела на эту женщину — согнутую, измученную, в летних шлепанцах в ноябре. И поняла: она не просто бедствует. Она медленно умирает. От голода, от холода, от одиночества.
Почему так получается
-
Бабуль, а пенсия у вас какая? — спросила я осторожно.
-
Четырнадцать тысяч. Я же в НИИ работала, не на заводе. Думала, нормальная пенсия будет. А оказалось — копейки.
Четырнадцать тысяч. У меня восемнадцать, и я считаю, что живу скромно. А у нее — четырнадцать. И главное — коммуналка.
-
Коммуналка сколько? — продолжила я расспросы.
-
Девять тысяч триста. Каждый месяц. Тут же консьерж, домофон, лифты новые, отопление центральное. В старой пятиэтажке три тысячи платила. А тут почти десять.
Простая арифметика. 14000 минус 9300 = 4700 рублей. На еду, лекарства, одежду, проезд. На месяц. Это 150 рублей в день.
На 150 рублей в день прожить невозможно. Даже если питаться одним хлебом и консервами.
-
А лекарства? Вам же что-то нужно принимать?
-
Нужно. Давление у меня, сердце. Врач выписывал, но я не покупаю. Дорого. Лучше на еду потрачу.
Вот так и получается. Женщина, которая всю жизнь отработала в научном институте, которая участвовала в космических программах (она показала мне старые фотографии — красавица в белом халате на фоне каких-то приборов), доживает свой век в пустой квартире, на картонном полу, питаясь раз в несколько дней консервами.
А родные ждут ее смерти. Чтобы квартиру получить.
Равнодушие, которое убивает
Я посидела с ней еще с час, разговаривали. Она рассказывала про свою работу, про сына, про то, какая жизнь была раньше. Умная женщина, образованная. А сейчас — доведена до состояния, когда покупка банки консервов — это событие.
Когда уходила, спросила:
-
Бабуль, а соседи? Они же видят, что вы одна, что плохо живете?
Она горько усмехнулась:
-
Видят. Только им не до меня. У всех свои дела. Консьержка иногда спрашивает, жива ли я. Но тоже не больно-то переживает.
Вот это меня добило окончательно. Дом богатый, люди обеспеченные живут. И все знают, что в их доме женщина голодает. Но всем плевать.
Три тысячи рублей — столько стоила та продуктовая корзина. Три тысячи, которых хватило бы ей на месяц. В доме, где десятки квартир. Неужели нельзя скинуться по сто рублей с квартиры и помочь человеку?
Можно. Но никто не хочет.
Что я сделала дальше
Приехала домой, не могла успокоиться. Всю ночь не спала, думала об этой женщине. Утром позвонила подруге, рассказала ситуацию. Она сразу: «Давай организуем помощь. Я тоже скину денег».
Связались еще с несколькими знакомыми пенсионерками из нашего двора. Собрали пять человек. Договорились скидываться по пятьсот рублей в месяц — итого 2500. На эти деньги можно купить нормальный продуктовый набор.
Через три дня поехала к ней снова. Привезла продуктов, теплые тапочки (нашлись у меня новые, как раз подошли), старую, но рабочую электрическую плитку.
Она плакала, целовала мне руки. Я тоже ревела. Две старухи сидим, обнявшись, и плачем.
Теперь езжу к ней раз в две недели. Привожу продукты, иногда лекарства покупаю (на складчину). Нашла через знакомых юриста — он согласился бесплатно помочь с оформлением каких-то бумаг, чтобы родственники не смогли выкинуть ее из квартиры или обмануть. Думаем, а может стоит найти обмен в дом попроще, тогда и на мебель какую-то останется?
Зовут ее Валентина Михайловна. Ей 81 год. Она работала инженером в НИИ автоматики и приборостроения. Участвовала в разработке систем для космических аппаратов. Имеет почетные грамоты, благодарности. А умирает в нищете и одиночестве.
О чем молчат
Знаете, что самое страшное? Таких, как Валентина Михайловна, тысячи. Может, десятки тысяч. Одинокие старики, которые не могут себе позволить нормально питаться. Которых обобрали родственники и бросили ждать смерти.
Мы не видим их. Потому что они не выходят из дома. Сидят в своих квартирах, экономят на всем, доживают последние годы в нищете.
А когда они умирают — родственники прибегают моментально. Хоронят быстро, дешево. И делят наследство.
Государство? Ему плевать. Пенсии мизерные, социальные службы не работают. Обратишься за помощью — такую бюрократическую волокиту устроят, что проще умереть.
Я теперь по-другому смотрю на стариков в магазинах. На тех, кто долго пересчитывает мелочь, кто выбирает самое дешевое. Может, им тоже нужна помощь? Может, они тоже голодают?
Что может сделать каждый
Если видите пожилого человека, который явно бедствует — не проходите мимо. Купите ему хлеба, консервов. Это не разорит вас. Но может спасти человеку жизнь. Буквально.
Если в вашем подъезде живут одинокие старики — загляните к ним. Спросите, не нужна ли помощь. Может, им продуктов принести? Или в поликлинику съездить?
Если у вас есть пожилые родители, бабушки, дедушки — не бросайте их. Даже если отношения сложные. Потому что старость — это страшно. Особенно одинокая.
Валентина Михайловна сказала мне недавно: «Знаете, Танечка, я теперь каждый день молюсь за вас. За всех, кто мне помогает. Вы мне жизнь вернули. Я теперь не боюсь просыпаться по утрам».
Не боюсь просыпаться по утрам. Вдумайтесь в эти слова. Человек боялся просыпаться. Потому что впереди был еще один день голода и одиночества.
А мы помогли. Всего-то надо было — немного денег и немного человечности.
Может, мир изменить мы не можем. Но одного человека — спасти в наших силах. Главное — не пройти мимо.
