«Старость это самое счастливое время жизни»: старик 78 лет подводит итог жизни
«Да, конец жизни где то рядом, в любую минуту могу скончаться. К этому, как ни странно, привыкаешь
И, как ни странно, даже ждёшь. Причём это ожидание живёт с тобой, просто ты знаешь что это будет.
Я много читал в своей жизни, и читал всякое. Почему то часто пишут о том, что человек должен боятся смерти. Что там будет ад грешникам.
Аж здесь. И черти все здесь.
У меня была хорошая жизнь. Трое детей, внуки, правнуки. Сыновей научил постоять за себя, научил работать, дал образование. Дочке дарил свою любовь, семье был опорой и помощью.
В жизни у меня был период, когда я жизнь не ценил, поэтому и сел на 6 лет. Там и читать начал, много читать.
Вышел, сразу женился, наделал детей и работал. Работал много.
На зоне научился многим специальностям, да там и учителя хорошие были. Там работал, много читал, много думал и понял, что надо жить тихо.
Тихо, чтобы оставить след, а не наследить. Дети мои основное богатство.
Жену люблю. За то, что поверила мне после того как вышел после отсидки
За годы в заключении привыкаешь к толпе вокруг, к правилам, к распорядку. И на воле себя так же ведёшь.
А девушку я себе нашёл в деревне, она меня сразу спросила, не сиделец ли я. Сказал что да. Но это в прошлом
Она и сказала, ну ладно, поверим. Мне 27 лет, ей 19.
Я сразу к её родителям пришёл, сказал так и так, я такой, все рассказал. Её отец сам откидушник сели с ним, водки выпили, поговорили, на следующий день я уехал, но через неделю вернулся, как раз сентябрь был и мы с ним с пятницы по вторник выкопали 30 соток картошки. Женщины нам помогали конечно, да там и другие дела были по хозяйству.
Вот так мы с ней и стали мужем и женой. Свадьбу играли в деревне, там и остались, но потом в город переехали.
Дочка уже городская
Я работал в смену на комбинате, подрабатывал, в деревню к тёще с тестем ездил, дом в котором мы беседуем как раз нам от них достался, я после выхода на пенсию сюда переехал.
Жена в соседнем селе устроилась на работу, я местному фермеру стал помогать.
В жизни я понял одну вещь — чтобы старость была счастливой надо много работать. Не для себя и тебе надо сделать много детей. Ради них.
Кто нибудь с тобой и останется, это правило ещё с давних времен, рожать надо много, чтобы в старости ты был не один, под присмотром и заботой.
Мы с женой очень счастливые люди. Мы говорили с ней на эту тему. Она как и я.
-Понимаешь, жена для меня как моя рука, нога, мой глаз.. А она надо мной смеётся, говорит, что подобрала каторжанина, а он оказался золотым
— В старости важно научится любить время. Я живой и хорошо. Ценность каждой минуты очень высокая
— Болеем конечно. В город ездим к докторам, пока все как у всех. Я сожалею только о том, что много курил раньше, сейчас это вылазит, сосуды. Ноги болят, хожу уже не много.
-Мы хоть много работаем, но уже не так как раньше, я прежнему много читаю. Люблю цитаты Марка Аврелия перечитывать. Начал осваивать «Начала философии» Мераба Мамардашвили. Философией стал увлечён, но больше одной страницы осилить не могу, но я стараюсь. А жена в церковь ходит. Я не хожу. Потому что мне так проще.
— Черти среди нас, а церковь никого не исправит. Помочь исправит да, но не исправит, а что моей жене в себе исправлять если она святая для меня. Терпит меня всю жизнь. Доверилась мне.
— Вот мы с женой и считаем, что живём самое счастливое время жизни. Ответственность только за себя. Можем даже поленится. Скотины уже нет, огород небольшой. Так, для того чтобы шевелится. Дети приезжают, траву косят, чинят все. Им же достанется
— Места у нас хорошие ты и сам знаешь. Сосновый бор, озеро с родниковой воды, грибы, ягоды.
— Дом из листвяка, прадед моей жены ещё складывал, нижние венцы мы с тестем поменяли, дом ещё лет 300 простоит.
-А значит есть что оставить после себя.
— Мне любопытно жить, я живо интересуюсь тем что происходит. Мне очень интересно, как все в стране устроится лет через 10.
-Пошли в дом, есть что показать.
Мы прошли в дом. Крепкий сибирский дом, светлый, с печкой. Старик достал альбом с фото, показал фотографию своего отца фронтовика. Фото рядом с маршалом Рокоссовским, вернее фото Рокоссовского, и рядом отец старика. Стоят улыбаются. Там ещё много солдат и офицеров. Но вот — гордость — отец рядом с одним из маршалов Победы.
Уезжал я от них вечером. В деревне то я был по своим делам, был у их соседа, и не в первый раз. Поэтому мы и знакомы
Года четыре назад, ещё в первый приезд, меня этот старик поразил своими рассуждениями, поговорить он любит.
Интересный собеседник, умный. Работяга, по рукам видно.
Старшего сына его знаю. Он как раз дружит с моим приятелем, с которым мы приезжаем в деревню к его родителям.
Они мне картошку продают, свинья моя бегает, погреб там. Соленья
Мне так проще — да и им денежка. Сейчас вообще становится модным покупать у надёжных людей из деревни овощи, молочку, мясо.. Даже хлеб.
Деревня от города недалеко. Так что приезжаю, с дедом этом беседовать нравится. От таких бесед умеешь и проще приближающуюся старость ждать.
Притча Осенний покой у реки
Осень раскрасила берега реки в оттенки меди и янтаря. Воздух дрожал от прохлады, но старик с седыми, словно иней, висками не спешил уходить. Он сидел на притоптанном камне, положив ладонь на морщинистую руку жены. Их плечи касались друг друга, как ветви одного дерева, сросшиеся за долгие годы. Жена молчала, но в её взгляде, устремлённом к воде, читалось то же спокойствие, что и в его сердце.
— Помнишь, как мы здесь сажали иву? — спросила она, указывая на склонившееся над водой дерево. Его листья, жёлтые и хрупкие, медленно кружились в танце с ветром.
— Она была тонкой, как твой стан тогда, — улыбнулся старик. — А теперь её корни крепче скал.
Он провёл ладонью по земле, чувствуя под пальцами шершавую кору времени. Всю жизнь он работал: пахал поле, растил детей, строил дом, который теперь стоял за спиной, пустой и тихий.
Шестеро сыновей и дочерей разъехались, оставив в комнатах эхо смеха. Но старик не грустил. Он знал: листья не держатся за ветки, когда приходит их час.
— Будда говорил:
«Все составные вещи недолговечны. Трудитесь усердно ради собственного освобождения», —
прошептал он, глядя на реку. Вода несла прочь опавшие листья, и старик видел в этом вечный урок.
— Ты всё ждёшь, — заметила жена, но в её голосе не было упрёка.
— Нет. Я просто перестал спешить.
Он вспомнил, как боялся старости в молодости — казалось, увядание страшнее смерти. Но годы научили его иному. Тело слабело, зато дух, как осенняя река, становился глубже и прозрачнее.
Старик больше не цеплялся за то, что уходит: силу, молодость, даже память, которая порой уплывала, как рыба в мутной воде.
«.. Как колесо повозки изнашивается, пройдя долгий путь, так и тело человека изнашивается, пройдя долгую жизнь..»
— произнёс он, цитируя Палийский канон. Жена кивнула. Их тела тоже стали «обветшалыми повозками», но внутри горел тихий свет — не пламя, а тлеющие угли, дающие тепло без дыма.
Они замолчали, слушая, как река пересказывает тысячу историй. Старик закрыл глаза. Перед ним вставали лица детей: первые слёзы, смех, свадьбы, прощания. Он больше не спрашивал, помнят ли они его уроки.
Как-то раз младший сын сказал: «Отец, ты как эта река — всегда течёт, даже когда кажешься неподвижным».
Тогда старик не понял, а теперь чувствовал: его жизнь — не путь к финалу, а часть великого течения, где нет «после» и «до».
— Боялся ли ты? — вдруг спросила жена, словно прочитав его мысли.
— Нет. Смерть — как сон после долгого дня. Ты ведь не боишься заснуть?
Она взяла его руку в свои, и в этом жесте было больше любви, чем в тысячах прежних объятий. Старик вспомнил третью цитату, которую часто повторял монах из деревни:
«Даже царская колесница приходит в негодность, и это тело достигнет разрушения. Но учение о дхарме не знает тлена».
Ему не нужно было философствовать о дхарме. Он прожил её, как проживают осень — без борьбы, отдавая миру последние краски.
Солнце коснулось горизонта, окрасив реку в цвет шафрана. Холодный ветер сорвал с ивы последний лист, но старик не пошевелился. Ему было хорошо здесь, на краю, где осень встречается с зимой, а жизнь — с вечностью. Он не ждал. Он просто был.
И когда первый снег начал падать, растворяясь в тёплой воде, старик и жена всё так же сидели у реки. Их лица были обращены к небу, а в улыбках светилось знание, доступное лишь тем, кто понял: конец — это лишь другая форма покоя.
